ПОРФИРИЙ

Неоплатоник и выдающийся писатель, как учитель и философ

уступая лишь Плотину. Он родился в первой половине третьего века

н.э. в Тире, поскольку назвал себя тирийцем, и якобы происходил

из еврейской семьи. Хотя он был с головы до ног эллином и

язычником, его имя Мелек (царь), по-видимому, указывает, что в

его жилах текла семитская кровь. Современные критики совершенно

справедливо считают его самым практически философствующим и

рассудительным изо всех неоплатоников. Будучи выдающимся

писателем, он был особенно известен своей полемикой с Ямблихом

относительно бедствий, сопряженных с практикованием Теургии. В

конце концов, все же, он принял точку зрения своего оппонента.

Будучи прирожденным мистиком, он, подобно своему учителю Плотину,

следовал истинной индийской подготовке Раджа-Йоги, которая ведет

к воссоединению Души со Сверх-Душой или Высшим Я (Буддхи-Манас).

Все же он жалуется, что, несмотря на все его усилия, он не достиг

этого состояния экстаза, пока ему не исполнилось шестьдесят,

тогда как Плотин в этом преуспевал. Вероятно, так было потому,

что, в то время как его учитель смотрел на физическую жизнь и

тело с величайшим презрением, ограничивая философские изыскания

теми областями, где мысль и жизнь становились вечными и

божественными, Порфирий все свое время посвящал соображениям,

касающимся приложения философии к практической жизни. "Для него

цель философии - нравственность", говорит биограф, "почти что

можно сказать, святость - лечение человеческих недостатков,

приобщение к более чистой и здоровой жизни. Чистое знание, как бы

ни было оно истинно, само по себе недостаточно; знание имеет

своей целью жизнь в соответствии с Ноусом" - "рассудком",

переводит биограф. Однако, так как мы считаем Ноус не рассудком,

но разумом (Манасом) или божественным вечным Эго в человеке, то

мы бы перевели эту мысль эзотерически, и представили ее

следующей: "оккультное или тайное знание имеет своей целью земную

жизнь в соответствии с Ноусом, или нашим непрерывно воплощающимся

Эго", что больше бы соответствовало мысли Порфирия, как и

эзотерической философии. (См. Порфирий, "De Abstinentia", I, 29.)

Из всех неоплатоников Порфирий ближе всего подошел к истинной

Теософии, как она теперь преподается Восточной тайной школой. Это

показывают все наши современные критики и писатели по

Александрийской школе, ибо "он утверждал, что Душу необходимо

насколько возможно освободить от оков материи, ...быть

готовым... отбросить все тело" ("Ad Marcellam", 34). Он советует

практиковать воздержание, указывая, что "мы стали бы подобными

богам, если смогли бы воздержаться как от овощей, так и от

животной пищи". Он принимает теургию и магические заклинания

неохотно, ибо они "бессильны очистить ноэтический (манасический)

принцип души"; теургия способна "очистить лишь низшую или

психическую сторону, сделать ее способной к восприятию низших

существ, таких как духи, ангелы и боги" (Авг., "De Civ. Dei", X,

9), - тому же учит и Теософия. "Не оскверняйте божественность",

он добавляет, "пустыми людскими выдумками; вы не причините вреда

извечно благословенному (Буддхи-Манасу), но вы сделаете себя

слепыми к восприятию величайших и наиболее жизненных истин" ("Ad

Marcellam", 18). "Если мы желаем освободиться от нападений злых

духов, мы должны держать себя в чистоте от тех вещей, над

которыми злые духи имеют власть, ибо они не осаждают чистую душу,

которая не имеет ничего общего с ними" ("De Abstin.", II, 43).

Это опять-таки наше учение. Отцы Церкви считали Порфирия самым

заклятым врагом, самым непримиримым с Христианством. Наконец, и

вновь как в современной Теософии, Порфирий - как и все

неоплатоники, согласно Св. Августину - "почитал Христа, в то же

время с пренебрежением относясь к Христианству"; Иисус, они

утверждали, как и мы утверждаем, "сам ничего не говорил против

языческих божеств, но творил чудеса с их помощью". "Они не могли

называть его Богом, как это делали его ученики, но они почитали

его как одного из самых лучших и мудрейших людей" ("De Civ.

Dei.", XIX, 23). Все же, "даже в буре споров, кажется, едва ли

слово вымолвлено против личной жизни Порфирия. Его система

приписывала чистоту и ...он осуществлял ее". (См. "A Dict. of

Christian Biography", т. IV, "Porphyry".)